- ставлю вам пять за экзамен.
-за что?- недовольно и удивленно.
-за изворотливость. Ещё не видел чтобы человек, с тремя предложениями в тетради вместо 15 страниц конспекта, так виртуозно рассказывал одно и тоже, переставляя слова местами. Целых 26 минут ужом извивались. Браво! Можете на пары не ходить, мне вас уже нечему учить. Маэстро!

Сказ о том, как проспать все лекции у препода-дракона и случайно досрочно сдать экзамен по профильному предмету.

когда в сон клонит не на шутку, начинаешь четче видеть грани вероятностей. беззлобно и без отчаяния смотришь на себя и вероятное будущее. вот гуськом пробегают упущенные возможности. рядом с их тропой развалилась прокрастинация, утрамбованная ленью, страхом и какой-то херней (чертовы иммигранты из подсознания). чуть поодаль - холм самозакапывающихся талантов, а за ним - обрыв идей, они оттуда сбрасываются, когда не выносят покинутости. роща миллиметровых свай уверенности, растущих вообще рандомно, так же меняющие свою твердость (большая часть лежит на земле как поникший одуванчик). мутный и мелкий омут любви, еле светящийся вулкан ярости, серные болота вины, кустики вдохновения, скалы рациональности… и я, стоящий на склоне горы забвения. смотрю на это всё. и такое презрение, что даже ненависть… и в то же время любовь - стихийная, бесконтрольная, редкая, частично иммигрантская… пока презрение побеждает - его лес простирается во всей линии горизонта.
экзистенциальная проблема давно решена где-то во мне и не мной. только служением людям я смогу исправить если не естество, то отношение к нему. такой песок на весах совести. и все бы ничего, если б не "я ненавижу людей, но они в этом точно не виноваты..."

Хамон сегодня решил быть оригинальным: он ловко умостил свою задницу в коробочку для еды, еду выложил за борт и сел трапезничать по новой методике.
Но самое интересное случилось только что. Он опять вылез хавать, опять умостил жопу в миску, опять поел и… лег спать. Клубочком. Прямо там, в еде, в коробочке.
А ваще! Словами не описать, насколько это мило. Сладенький сон… Ещё и Бодя - как соль на рану, сопет так, будто решил раздуть все тучи на небе.

Ужасно хочется спать.

Роскошный мрачный особняк. Просторные комнаты, дышащие тленом, тяжелая мебель из темного дерева, всюду бархат и пыль. Пыль ровным слоем, пыль "колбасками", пыль комками… Из окон льется бледный холодный свет. Где-то тикают старинные ходики, поскрипывают усталые половицы.
Я стою у книжного шкафа. Он просто огромный, во всю стену, от пола до потолка. Вожу пальцем по корешкам книг. Они все с старинные и до жути серьезные: черные, благородно-алые, изумрудно-зеленые с золотым, наполовину стершимся тиснением. Названия и авторы неразличимы.
Я жадно вглядываюсь в эти бессловесные корешки. Наугад пытаюсь вытащить одну из книг, но она не поддаётся, слишком тесно на прогибающейся под тяжестью полке.
Затем я просыпаюсь.

Мне приснилась зима. Холод, снег, бесконечное белое поле, что упирается в серое небо на горизонте.
Я в шинели. За плечом винтовка, озябшая рука сжимает истертый ремешок. Ноги проваливаются по колено, огромных усилий стоит поочередно вытаскивать их, чтобы продолжать шагать. Каждый раз валенки грозят остаться в снежном плену. А мне все равно. Голова пуста, мыслей нет, страха нет, есть лишь приказ: идти вперед, чего бы это ни стоило, - и я иду.
Кто-то сзади говорит. У него мужской голос, что доносится откуда-то сверху, словно говорящий выше меня на голову-полторы. Вопросы. Непонимание. Испуг. Он не может молчать, потому что в молчании медленно умирает. Он говорит со мной, потому что видит во мне уверенность. Уверенность, которой нет.
Я не отвечаю. Сердито хмурюсь. Негнущимися пальцами пытаюсь подтянуть ослабший ремень.
Мне все равно.
У меня есть приказ.

Есть такой писатель Варлам Шаламов. Его не читают, а когда читают, то неправильно. Есть постулат: если тебя один раз ударили, и ты не ответил, то ты уже раз навсегда сломанный человек. Ну, мы все таковы, а уж Шаламов определенно знал толк в таких вещах.
Из этого мира(или скажем, из той его части, что мне довелось наблюдать) вдруг исчезло понятие о Чувстве Собственного Достоинства(иначе самоуважении). Наверняка это был неспешно-закономерный исторический процесс, но со мной такие откровения, трагически не совпадающие с усвоенными в детстве книжными идеалами, всегда случаются вдруг. (Я, правда, даже не знаю, было ли у меня это чувство, но вот понятие засело крепко. И болит.)
И казалось бы. Ну пусть ЧСД - это только твоя проблема. Если уж вбила в себя, что принцип надо защищать до последней капли крови, а иначе жизнь не мила, так и живи в соответствии. Но я слаба, я отвратительно дряблое, податливое, теплохладное существо. Я не умею отвечать. Молчу, следовательно, соучаствую, своими руками, в окончательном разрушении хрустального замка своих идеалов, своего единственного мира.
Его искрошенные осколки стучат в мое сердце.
И каждый раз заново это осознавая, в соответствии с тем же принципом - уважать себя совершенно невозможно. Не за что.
Нам придется жить в таком мире, который, кажется, с возрастом становится для всех общим. Без возражений.

Мама авторитетно заявила о том, что нужно бороться с депрессией шопингом.
Папа, когда ему на телефон пришло сообщение о наших приобретениях сказал:
-Лучше б ты, Даша, на антидепрессанты присела.